ВИЧ. Глава седьмая. Чужие среди чужих

Профессиональные психологи в зарубежных и даже уже в отечественных фильмах рекомендуют разделить свои печали с лучшим другом, родными или с незнакомцем в баре. И не только в фильмах — это вполне верный совет. Верный, когда у тебя не ладится семейная жизнь, умер любимый котик или грозит увольнение.

Друг похлопает тебя по плечу и скажет, что семейная жизнь наладится, а если нет — то всё к лучшему, и он с удовольствием пустит пожить к себе на пару месяцев.

Супруга вспомнит, какой пушистый комочек появился у вас дома десять лет назад, достанет старые фотографии и вы всплакнёте вдвоём на диване, который он регулярно метил всю свою жизнь.

Мужик с задумчивым взглядом и съехавшем на бок галстуке — сосед по барной стойке — сначала начнёт тянуть одеяло на себя, рассказывая о своих проблемах, но потом вы дружно придёте к выводу, что жизнь говно, но ещё можно выбраться на чистый островок санфаянса.

В любом из вышеперечисленных случаев вы найдёте понимание и поддержку. Даже если вы больны раком: вам будут советовать лучших врачей, присылать медицинские статьи с новейшими исследованиями, кидать ссылки на новые лекарства и методы лечения.

А что вы знаете о СПИДе? Что это болезнь наркоманов, гомосексуалистов и прочих непотребных слоёв общества. Болезнь опасная, с летальным исходом и, самое главное, неизлечимая. Как передаётся? О, здесь целые тонны мнений, распространённые интернетом, телевидением и даже газетами. Официально это незащищённый половой акт или перенос крови, но кто знает, кто знает, а вдруг…

Больной раком вызывает сострадание, ВИЧ-инфицированный — страх. Вот представьте, человек, сидящий рядом с вами в автобусе болен этой чумой XX века. Значок, к примеру, у него такой «У меня ВИЧ». Что вы сделаете? Обнимете его и скажите, что всё будет хорошо? Заплачете от того, что он, такой молодой и красивый, может скоро покинуть этот прекрасный мир?

Нет. Вы моментально переберётесь на другое место, желательно в другом конце автобуса. А лучше выйдете на следующей же остановке. Вы не будете смотреть ему в глаза и даже в лицо. При первом же удобном случае вымоете руки с мылом и протрёте спиртом, на всякий случай.

Мы — изгои. Мы были всегда: прокажённые, умалишённые, с дефектами лица и тела, с фурункулами или заячьей губой. Чумные, холерные, заражённые оспой. Нас сжигали на кострах, гнали отовсюду. Развитие медицины и просвещение сделали своё дело — вакцины, антибиотики, прививки, стерилизация, личная гигиена и соблюдение санитарных норм. Люди, вняв советам Аркадия Райкина, стали «мягше» и на вопросы теперь смотрят «поширше».

Но всегда есть неизлечимые болезни, одна из которых будет внушать страх окружающим. Ей будут приписывать неведомое и фантастическое. Верующие наделят её властью, карающей грешников. Моралисты назовут инструментом, очищающим общество от недостойных людей. Учёные создадут лаборатории и станут смотреть в микроскопы глазами бесстрастных наблюдателей. Врачи примут все необходимые меры предосторожности и будут накапливать опыт.

Наверное, в наше время, неплохо быть одним из первых заболевших. Тебе оказывают внимание, возят из одного кабинета в другой, исследуют с помощью новейшей аппаратуры. Каждый день в твоей отдельной палате собирается сном медицинских светил — седые академики в очках, уверенные в себе хирурги, и, возможно, прилетевшая утренним рейсом иностранная специалистка по вот этим болезням. Обсуждают, выдвигают предположения, оперируют полученными данными, удивляются, хмыкают и удаляются на консилиум, назначают новый курс с новыми экспериментальными лекарствами.

Можно, после ухода медсестры, поставившей очередную капельницу, закрыть глаза и подумать: «Они сделают всё, что могут. Боже, дай им сил». А потом медленно угасать, опутанный проводами, под ритмично пикающий монитор. Вокруг тебя будут родные в масках и бахилах, специальные корреспонденты, доценты и доктора наук. После тебя напишут монографии и учебники. По телевизору сообщат, что «имярек умер от неисследованной пока болезни, но учёные продолжают искать способы её лечения».

А каково быть тысячным, десятитысячным, миллионным?

Обо мне не напишут «ещё один сгорел от СПИДа». Эти случаи давно беспокоят журналистов только в виде статистики: «В этом году в нашей стране выявлено столько-то ВИЧ-инфицированных, что на 8% больше, чем…». Нас много и мы уже не вызываем сострадания.

В приёмном отделении тебя оформят и отправят в палату. Врач соберёт анамнез, дождётся результатов анализов. Устало заверит, что медицина идёт вперёд семимильными шагами, а пока попейте вот эти таблеточки, чтобы поддержать иммунную систему. Приходите к нам ещё. Не забудьте. А если забудете — адрес у нас есть. Постарайтесь не уезжать в другой город, а если уедете — встаньте там на учёт в таком же центре. Спасибо за понимание.

Когда иммунная система даст последний сбой, перед кроватью будет сидеть мама. Высохшая от слёз, прямая, или, наоборот, сгорбленная. С грустными глазами, дрожащим подбородком и незнакомым лицом. Ты будешь шептать ей, что всё хорошо. Но она уже поговорила с врачами, поэтому пытается ободряюще улыбнуться, гладит тебя по руке и бормочет, что в следующем году мы обязательно вместе поедем на море.

Жена придёт. Обязательно придёт. Посмотреть на монстра, сломавшего ей жизнь. Она ещё с виду здорова — организм крепче, но это временно. Повторит всю уже сказанную когда-то гадость, придумает новое. Может даже плюнет в лицо. Это даже не расстроит. И уйдёт доживать свою жизнь.

А сын не придёт. Злость, ненависть, обида за мать — зачем ему навещать это чудовище? Посмотрит в окно палаты, убедится, что я больше не встану, и уйдёт. В школе будет молчать или придумает мне рак. Дети жестоки, они вытеснят его из своего круга, если узнают. Придумают обидные прозвища, будут демонстративно отсаживаться как можно дальше, не будут прикасаться и здороваться за руку, вынудят уйти из школы.

Но он не забудет меня, нет. Будет проклинать всю жизнь. Всю свою жизнь, потому что моя закончиться прямо сейчас. Пик, пик, пик, пи-и-и-и-и…

***

Пик-пик, пик-пик, пик-пик. Будильник. Пора на работу.

— Идиотский кошмар, — бормочу я спросонья.

Сейчас стряхну сонную оторопь и всё будет хорошо. Это сон, всего лишь сон. Да?

Нет. Всё взаправду: Орёл, Чолпон и последний день лета, когда всё ещё было хорошо. А теперь — плохо, всегда плохо. Теперь одинаковые бесконечные дни ожидания и молчания. Теперь я эта самая мина замедленного действия, которая должна уйти на глубину и надеятся, что взорвётся среди безжизненных морских скал, не потревожив других подводных жителей.

Рабочий день прошёл как обычно: погружение в листинги, порция самоуничижения, перебор секретных вкладок, опять работа. В конце дня забежал Эдик.

— Вот чего не ожидал, так это то, что ты забудешь зайти за зарплатой. Гляжу в ведомости: все получили, а ты — нет. Наследство перепало или клад нашёл, что деньги тебе не к спеху? — хихикнул он.

— Заработался, сейчас зайду, — сказал я, сворачивая окно с кодом.

— Давай, давай. И не забудь, что сегодня пятница, а это значит…

Точно, пятница. Каждую пятницу мы с друзьями… С какими друзьями, с Эдиком. После переезда из Всеволожска на юг Петербурга я почти прекратил общение с одноклассниками и друзьями детства. Сначала было недосуг тратить несколько часов на дорогу, чтобы посидеть с приятелями. Потом, сами собой, истончились и разорвались все связывающие нас воспоминания. Тем для разговора сейчас хватило бы минут на пять: как дела, да нормально, пара новых историй и всё.

Новые друзья на работе как-то не образовывались. Только с Эдиком нас связывал университет, хотя и учился он на курс выше. Собственно говоря, он и устроил меня на эту работу, запомнил моё трудолюбие и стабильные баллы. Надёжная лошадка, без излишних амбиций и запросов.

После моего обильного «вливания» в коллектив я остался в офисной мини-кухне собирать со стола, а Эдик задержался — спешить ему было некуда, как и мне — тогда я был ещё холост. Поэтому мы как-то вдруг решили продолжить банкет в ближайшем баре.

Там он рассказал мне одну из своих историй, лейтмотивом в которой было «меня девушки не любят», я покивал сочувственно. Нашлись несколько общих тем и увлечений, одинаковый взгляд на кинофильмы и книги. Так и подружились.

***

Любимый бар, любимый столик, две кружки тёмного и гренки с сыром. Эдик уже немного поплыл, значит сейчас будет очередная серия драмы «Все мимо меня». Пьеса-монолог с тремя антрактами, для перемены блюд, то есть очередной кружки пива.

Ну да, всё по старой схеме: подобрал милую девушку на Московской — за полночь, метро закрыто, отвёз в Озерки чуть ли не через Кронштадт. Выяснил, что мужей, сожителей и ухажёров нет и, как обычно, возомнил себя единственным и неповторимым. Запомнил парадную, узнал квартиру, покупал цветы, торчал вечерами в её дворе. Романтик.

А девушка ни в какую: ни в кино, ни на вино, ни в домино. Отшучивается и на дальнейший контакт не идёт.

Нет, Эдик не страшный, не плешивый и умеет поддержать разговор. Не глуп, прилично зарабатывает, машина хорошая, не местный автопром. Немного старомодно одевается, но на то есть причины. Вот эти самые причины он, почему-то, никогда не скрывает.

— Мой дорогой друг, а когда именно ты ей сообщил, что живёшь с мамой? В первой половине поездки или во второй?

— А чё сразу сказал? — вскинулся Эдик. — Ну, сказал… К слову пришлось.

Я покачал головой. Всё это уже обговорено тысячу раз и снова учить его, что такую информацию нужно выдавать никак не раньше уже завязанных отношений, я не стал. Зрелый мужчина, живущий с мамой, отсеивается молодыми и привлекательными ещё в отборочных турах. Не знаю точно, что их пугает — возможная несамостоятельность или возможное проживание втроём, но отношение однозначное.

Тоже мне горе и переживания. Перед тобой сейчас сидит человек с одной ногой в могиле и слушает, как ты ноешь про неудачную личную жизнь. Мне бы ваши проблемы, Марьванна… А, может, тоже рассказать ему историю? Свою историю.

Как я узнал, как увидел, что мир вокруг меня рушиться. Или это я разрушаюсь, а миру всё равно. Как я ночами на кухне проигрываю возможные сценарии, придумывая новые и новые, самые ужасные финалы. Как невозможно заснуть, не оглушив мозг алкоголем. А если без — уже под утро, когда мысли путаются в восходящем солнце, ты проваливаешься в забытье просто потому, что устал думать.

— Эдик, а знаешь…

Он поднял на меня слегка осоловелый, несчастный взгляд.

— Знаешь, мне нужна командировка. Дня на три. Даже не командировка, поездка за свой счёт. Но чтобы супруга не догадалась, если вдруг захочет узнать на работе, зачем я уехал.

— Сделаем. А что за напасть такая? Джульетта появилась у нашего Ромео? — внезапно оживился Эдик.

— Тссс! — приложил я палец к губам. — Военная тайна. Позже расскажу.

***

— Хочу тебя увидеть. Если ты уже удалила мой номер то это В

— Не удаляла. Я надеялась что ты напишешь