ВИЧ. Глава восьмая. Зал ожидания

Добираться пришлось с пересадками. Утренний Сапсан вобрал в себя народ на Московском и, смазывая пейзаж за окном, через четыре часа выдохнул пассажирами на Ленинградском вокзале, в Москве. Час ленивой прогулки до Курского вокзала сквозь спешащих людей, между массивными зданиями, вдоль широких, многополосных улиц. Околовокзальная суета с такистами, зазывалами и приезжими. Несколько часов в зале ожидания. И вот, наконец, Москва — Орёл: четвёртая платформа.

Квартира была заказана заранее. Та самая, где мы так хорошо провели последний день лета, и где я проснулся в последний день осени. Но это уже всё равно, главное, что не надо выслушивать хозяйку о правилах: она молча отдала ключи и исчезла.

По телевизору начинаются вечерние новости, когда трещит домофон. Я знаю, кто это. Жму кнопку, открываю дверь. Медленно поднимается лифт, останавливается на этаже. Шаги по коридору.

— Привет.

Чолпон снимает плащ и обувь.

— Чай будешь?

— Да.

Пьём чай. Молчим. Немой, только взглядами, диалог:

— Ты как?

— Плохо. Я скучала. И ещё эта осень…

— А я всё это время злился и ненавидел тебя.

— Я знаю. А сейчас?

— Мне кажется, я остался совсем один.

— К сожалению, я тебя понимаю. Прости меня. Пожалуйста.

Я сажусь рядом и обнимаю Чолпон за плечи. Она съёживается, но потом прижимается ко мне. За окном темно, заунывно моросит, стуча по подоконникам, мелкий нескончаемый дождь. Отопления в квартире нет, но нам уже тепло. Теплее, чем поодиночке.

Она точно такая же, как и в нашу первую встречу: живая, желанная. Немного грустная, но это, наверное, потому что мы так долго не виделись? Во мне тает лёд нависшей угрозы. Может, это всё ошибка и мы здоровы? Надо будет поговорить об этом завтра.

— Витя, я тебя люблю.

— Я тоже, милая, я тоже.

Чай давно остыл, но он нам сейчас не нужен.

***

Утром, когда Чолпон ушла, адский метроном заработал снова. Не в полную силу, слабее, но заработал. Надо было отвлечься, и я пошёл гулять по городу.

Солнце надёжно спряталось за низкими тучами. Вчерашний дождь, смыв городскую пыль со стен домов и газонов, покрыл тротуары тонким слоем липкой грязи. Она противно хлюпала под ногами, усевая обувь мелкими брызгами.

В центре, на пешеходной улице, я наткнулся на бутик мобильной связи. Реклама в окнах обещала безлимитную связь между «любимыми» номерами. Вышел я оттуда с двумя яркими конвертами. Одна SIM-карта уже заняла свободный второй слот в моём телефоне, а вторая — для Чолпон. Думаю, нам всегда будет о чём поговорить или помолчать, слушая треск цифровых помех и дыхание друг друга.

Вернувшись домой, я поставил варить магазинные пельмени, а сам развернул газету с объявлениями. Вдумчиво просмотрел разделы аренды квартир и работы. Кажется, с местными зарплатами, мне светит лишь комната и трёхразовое питание — понедельник, среда, пятница. Ничего, может удастся договориться с Эдиком на удалённый режим. Надо с ним это обговорить.

Намного легче, когда не надо ничего скрывать, отмалчиваться, притворяться нормальным человеком круглые сутки, запирая мысли под надёжный замок. Рабочее время можно перетерпеть, каждый по-своему скрытен, но нужна хоть какая-то отдушина. Вечером, когда заканчиваются жизненные силы, отмеренные на день, хочется поделиться тем, что у тебя на душе.

Конечно, я несколько раз порывался рассказать маме. Маме, которая всегда меня понимала, жалела, успокаивала, ходила со мной в детстве по больницам. В детстве проще: можно было уткнуться в тёплые мамины колени носом и пожаловаться на школьные обиды, на затянувшуюся осень или рано закончившиеся мультфильмы. Мама скажет, что всё образуется, что завтра будет всё по другому: ты опять помиришься с Колей, солнце разорвёт тучи и подарит городу ясный день, а вечером покажут новую серию «Чипа и Дейла» — вот, посмотри сам программу телевидения.

Мама поддерживала меня, когда я чуть не вылетел из университета, когда я целый год искал работу и жил на её шее, пытаясь заработать ремонтом компьютеров. Это она посоветовала найти однокурсников, расспросить о возможных вакансиях.

И вот почти десять лет уже я то крепкое плечо, на которое она опирается. Моего отца она давно забыла, а я и не помнил. Всегда были только мы вдвоём. И теперь, когда роли поменялись, я не в праве взваливать на неё груз проблемы, страшной, нерешаемой проблемы, которая сломает её, как грузовик сухую веточку на дороге. Может быть, когда уже будет ясно, я постепенно расскажу ей всё. А пока не могу. Не могу.

***

По орловскому вокзалу гуляет ветер: две противоположные двери на перрон открыты и по залу бегают сквозняки. Я надеваю капюшон, засовываю руки в карманы куртки — так теплее.

Вчера мы поссорились с Чолпон. Глупая ссора. Я попенял, что она ходит в лёгком плаще, не бережёт здоровье. Чолпон резко ответила, что я ей не отец и вообще никто — случайный знакомый с несчастливым продолжением. Взаимные упрёки, переросшие в оскорбления, много сказанных гадостей друг другу. Она хлопнула дверью и ушла. Я купил коньяка и нажрался в хлам.

Безрадостное похмельное утро, на небе низкий потолок из серого тумана и ещё этот ветер, пронизывающий до костей. Вот бы он мог уничтожить вирус: я бы неделю стоял на улице, раскинув руки и пропуская сквозь себя холодные потоки, а маленькие микроскопические гады умирали бы внутри, дрожа и скукоживаясь.

Мерзкий, обжигающий, но не согревающий кофе. Что я нашёл в нём в первый свой приезд? Обычная горячая жижа. Горло саднит от никотина. Холодно, холодно, холодно…

— Блям-с! — пришло сообщение.

— Извини, я была неправа. Ты приедешь ещё?

А разве у меня есть выбор? Пару недель я смогу перетерпеть, сдержать в себе страх, боль и безнадёжность. А потом мне обязательно нужно будет помолчать об этом с человеком, который знает. И тогда отпустит. Ненадолго, но отпустит. И я звоню по единственному номеру на этой карте:

— Привет. Прости и ты меня. Конечно приеду.

— Позвонишь заранее? Чтобы я смогла взять отгул.

— Я буду звонить каждый день. Но только в рабочее время, сама понимаешь…

— Да, понимаю. Я буду ждать. Удачной тебе дороги.

— Спасибо. Не скучай, до встречи.

— К пятому пути прибывает поезд номер 120В сообщением Белгород — Санкт-Петербург. Стоянка поезда… — разнёслось по вокзалу.

Я запахнулся поплотнее и пристроился в хвост толпы, которая медленно выдавливалась на перрон сквозь узкие тяжёлые двери.

***

Эдик, конечно, не удержался — разболтал коллегам о моём междугороднем «романе». По их лицам я сразу догадался, что в первой половине понедельника, пока я отсыпался с дороги, шло бурное обсуждение меня и неизвестной любовницы. С одной стороны это объясняло мой загадочный вид. Ещё одну полезную сторону этой «популярности» я осознал, когда в среду ко мне подошёл один из наших «коммивояжёров» и, понизив голос, сообщил:

— Виктор, тут мне расписали Брянск на следующей неделе. Уступить?

Я чуть не расхохотался, увидев его конспиративное подмигивание и сосредоточенное выражение лица:

— О, старик, буду благодарен! С меня причитается!

Ну что же, будем пользоваться. Если раньше мне приходилось всех упрашивать, то теперь, когда «всё прояснилось», парни, из мужской солидарности, сами будут делать мне одолжения. И на том спасибо.

***

Я больше не просыпался от кошмаров — за это время они утратили свою новизну, а мой мозг уже не мог придумать что-то оригинальное. Нервы огрубели, как будто на них наросла мозоль, и каждый укол мысли ощущался лишь небольшим давлением, как будто немного заложило ухо в самолёте.

Просыпаясь, я, не открывая глаз, принюхивался.

Если пахло тяжёлым парфюмом и немного ремонтом — я дома. Нужно ещё полежать, привести в порядок мысли и натянуть сонное, безмятежное выражение лица. И лишь после этого, зевая, отправляться на кухню за утренним кофе.

Если пахло дешёвой едой, ношенной одеждой и пылью — я в поезде. Надо посмотреть на часы и, если ещё рано, повернуться лицом к стене и досыпать.

Нежилой запах с нотками цветочных духов и толикой вчерашнего табачного дыма — мой самый любимый. Это значит, что мы с Чолпон на съёмной квартире или в гостинице. Можно перекатиться поближе к ней, обнять и уткнуться носом в шею. А в ответ на вопросительный звук пробормотать какую-нибудь милую пошлость.

В остальном жизнь превратилась в зал ожидания. Я ходил от одного торгового автомата к другому: дом, работа, командировка. Нажимал на разные кнопки, выбирая дела и времяпрепровождение. Автоматы иногда зажиливали сдачу, но выдавали требуемое. Я возвращался к сиденьям, читал газету, слушал музыку, ел батончик или изучал правила для пассажиров.

Казалось бы, столько всего сделал, а на часах всё также начало восьмого: поезд ещё нескоро. Надо ещё раз сходить на перрон, покурить.